— Мы презервативы забыли купить!
— Точно!
Костя позвонил в десятом часу, а на утро нам предстояло отправиться «на картошку». Этот студенческий ритуал, своеобразное посвящение, мы еще застали.
Школа закончилась как-то внезапно. Выпускные экзамены засчитывались у нас за вступительные в «шефский» институт. Шло самое беспечное лето в жизни.
Всё, что происходило с нами раньше, в одно мгновение стало прошлым. Тем самым, которое уже не вернуть ни при каких обстоятельствах.
Всё, что должно было с нами произойти дальше, было совершенно неизвестным будущим. То есть — бесконечностью, которую мы вольны были наделять самыми положительными чертами.
Мы находились как бы в абсолютном нуле, точке отсчета, самом начале оси координат. Позади нас был «минус», впереди – всё возрастающий «плюс». Кто мог спорить с Евклидовой геометрией?
Шел 1990-й год. И казалось, что в этом нуле, начале координат, находится вся страна. Решительно отметив всё своё прошлое отрицательными числами на оси времени, она смотрела в будущее, видя там только положительные величины.
В кооперативных ларьках продавались значки с креативными надписями и кассеты еще недавно почти подпольных групп – ДДТ, Кино, Алиса, Аквариум… И пусть еды на полках магазинов было меньше, чем значков и кассет – на положительный вектор это никак не влияло. Ведь по законам вышеупомянутой геометрии впереди должно было быть еще больше талантливых музыкантов, креативных идей… Ну и, еды, конечно.
Уже не обязательно было вступать в Комсомол, чтобы попасть в институт. Не нужно было оглядываться, рассказывая политический анекдот. Даже по телевизору официоз периодически сменялся развлекательными передачами. А раз в неделю около 2 часов ночи компания «Русское видео» показывала всей стране фильмы из мировой сокровищницы – «Взвод», «Башня замка», «Апокалипсис наших дней».
В книжных магазинах стали появляться вычеркнутые из разных эпох имена: Бродский, Довлатов, Битов, Гроссман, Мандельштам… И по законам той самой геометрии, впереди должно было быть еще больше талантливых авторов. Ты сам мог стать одним из них!
Да, это был именно «абсолютный ноль», начало оси координат. Когда ничего не сделано, но вопреки, а может и благодаря этому – так легко дышится. Начало – как новая пустая квартира без мебели, где о будущей жизни можно только мечтать. Не видя в ней ссор, разочарований, утрат. Разглядывая лишь невидимые контуры прекрасного будущего.
Я шел, и мне дышалось легко. Несмотря на раннее утро, тяжелый рюкзак, перспективу провести месяц в каком-то захолустье, деревне, грязи. Из нуля координат все пути – легки и радостны. Они все ведут в правильном направлении.
Хотя аптека только что открылась, в ней уже толпились люди.
Отстояв очередь, я почти шепотом попросил 20 презервативов. 2 ленты из грубой бумаги напоминали патронташ к пулеметам в фильмах о гражданской войне. Поленившись снимать рюкзак, я сунул их под шляпу-афганку, доставшуюся в наследство от кого-то из отъезжающих.
На «Политехнической» тоже было людно. Первокурсники готовились отправиться во взрослую колхозную жизнь. Многих провожали родители.
— Купил? – горячо прошептал мне в ухо подбежавший радостный Костя.
Вместо ответа я попытался приподнять в приветственном жесте шляпу, демонстрируя ее содержимое. Но не рассчитал, и ценный груз выпал прямо на мостовую. Родители наших однокурсниц уставились на него – кто с недоумением, кто с подозрением.
Мы расселись по стареньким автобусам. Караван тронулся, быстро проскочил город (пробок тогда еще не было) и ворвался в бесконечную листву, машущую с берега Финскому заливу.
Свернув с главной трассы, мы долго еще петляли по узеньким шоссе, с трудом раздвигающим лес по сторонам. В конце концов, караван замер возле маленькой деревеньки, и старые ЛАЗы устало вздохнули, открывая двери.
Перед нами была какая-то заброшенная база отдыха, с неясной целью построенная «шефским» институтом пару десятков лет назад. Одноэтажные двухкомнатные домики толпились вокруг столовой, будто занимая очередь. Напротив столовой располагался клуб – покосившееся (видимо, от неустанного веселья) здание с бильярдным и теннисным столами внутри.
Всё это, конечно, не шло ни в какое сравнение с родительскими рассказами об огромных общих бараках без отопления, в которых они побывали во времена своего студенчества. Это превосходило всякие ожидания! Образ глухомани, бараков, грязи постепенно растворялся, уступая место идее вполне цивилизованного отдыха, в который не вписывалось только слово «картошка».
Мы разместились в домиках, пообедали и начали ходить друг к другу в гости. Быстро выявилась неэффективность такого метода общения – в малюсеньких комнатах помещалось слишком мало народа. Все стали постепенно собираться в клубе. Туда же стали перемещать праздничный реквизит: портвейн, добытый в немыслимых очередях возле сомнительных магазинов, тушенку, заботливо собранную родителями, сигареты, доставшиеся с боями около табачных киосков…
Праздник разгорался… Мы играли в теннис, стучали на бильярде, общались. По-взрослому отхлебывали из граненых стаканов и затягивались сигаретами.
Время падало куда-то за полночь, становилось холодно, но никто и не думал ложиться спать. Ни покосившийся клуб, ни плохое вино, ни сырые сигареты не могли испортить настроения.
Эта ночь, этот ноль никогда не должны были закончиться. Это был тот самый миг, когда всё, абсолютно всё было впереди: институт, твоя будущая профессия, интересная работа, достойная зарплата… Спокойствие, изобилие и комфорт всей страны, ее таланты, возможности, будущее.
Миг не может никогда закончиться. Потому что миг и не начинается никогда. Даже если таким мигом кажется вся ночь. А она катилась и катилась куда-то вперед, в тёмные картофельные поля, окруженные лесом, в неизвестную, но счастливую и неизбежную бесконечность. Катилась по законам той самой геометрии, которую я теперь основательно подзабыл.
Подъем был назначен на 7 утра. В 6-45 Костя зевнул и лениво произнес:
— Ну что? Надо бы спать ложиться. А то завтра вставать рано…
И мы пошли.
Но теперь я думаю: а, может, зря?
Может, если бы мы не легли тогда спать, всё пошло бы иначе?