[Художественная проза]
Он был круглым и слегка пожелтевшим. Наверное, купленный в девяностые, являл собой вершину тогдашнего благополучия – электрический чайник на подставке. На нем было гордо написано Philips – но кто ж его знает. Он стоял на нелепом «коробе» из каких-то пластиковых панелей, прикрывающем батарею. «Короб» был неустойчив и, когда чайник кипел,
Шестерман выдохнул и толкнул дверь парадной. Наружу вырвались клубы пара, он деликатно пропустил их вперед и шагнул в колкие зимние сумерки. Утро только намекало на своё существование. Синеватый снег поскрипывал под плохонькими ботинками Шестермана – как-то суетливо и даже с некоторой брезгливостью. Этот поспешный марш-бросок происходил каждый день ровно в
Еще один очень старый текст. Из тех времен, когда вдруг выяснилось, что и ровесник может умереть. Что любовь к искусству не делает человека вечным, а ум — неуязвимым. Что все заканчивается так же внезапно, как и началось. Как именно — мы не в силах постичь.
Начало 17 июля, 2 часа ночи. Четыре часа назад вернулся в город. Теперь кажется, что не просто уезжал — разбегался. Из нелепицы непривычной — в привычную. Готовился. Но её не было, точнее — её что-то прорывало — ясное и четкое — и выкатывалось мне навстречу. Это было как шар, вынимаемый
Был как раз такой осенний вечер, когда хочется разглядывать старые фотографии или смотреть в окно на закат, стремительно падающий за плечистые силуэты домов. Деревья казались не голыми и безжизненными, как обычно, а стройными и женственными. В лужах проносились обрывки облаков, старенький маршрутный автобус то и дело подъезжал к остановке и
Ехать было далеко. И, наверное, поэтому мысли бежали тоже издалека, выскакивали из-за поворота, как встречные легковушки, проносились мимо и исчезали за спиной. Там, далеко, еще в детстве, летели по солнечному шоссе старенькие «Жигули». За рулем был отец, мама сидела справа, придерживая рукой потрепанный атлас автомобильных дорог, а ветер врывался сквозь