Начало

17 июля, 2 часа ночи.

Четыре часа назад вернулся в город. Теперь кажется, что не просто уезжал — разбегался.

Из нелепицы непривычной — в привычную. Готовился. Но её не было, точнее — её что-то прорывало — ясное и четкое — и выкатывалось мне навстречу.
Это было как шар, вынимаемый из воды, — величие мокрого металла.
Шар, выкатившийся из воды и остановившийся у самого берега. Позже я воплотил это.

Ночь с луной — так, кусочек сыра. Когда же начнут опадать листья?.. Чуть-чуть алкоголя, чуть-чуть разговора — так, случайность, пока где-нибудь не опали листья.
Но («далеко заводит речь») — уже над, уже без слов, без «без». Не слогом ли переступил черту? Но не солгал.

Утро с осадком, с неразмешанным сахаром на дне, солнце несвежезаваренное. Оттого — безразличие, безразличие без продолжения.

Продолжение 1

Было безразлично, позвонить или нет, поэтому я позвонил. Если быть еще точнее — первой позвонила она.
Заболевание начинается не от присутствия микробов, а от отсутствия иммунитета.

Квартира с высокими потолками и невысокими разговорами. Очень хочется уйти. Медлю. Стал любопытен.
Начинается ленивая пьянка. Душа же Обломова на диване не лежала.
Прогулка по ночному городу. Сверху – небо, в дырочку, от церквей.
Господин Оформитель. Холодно.
Но — первый глоток утра. Из ее уст.

Пятнадцать минут сна. Вата оставленной квартиры. Нелепое солнце. Я неразговорчивый. Что сказать — я сам не понимаю, что произошло.

Не звоню. Телефон мне мал, ей — не к лицу. Да и зачем?
И все же поддаюсь. Возможность — как курение: не удержаться, если есть сигареты.
По городу. Переулки. Фонтанка. Почему не вчера? Как я живу?
— Поедем, я покажу тебе, как я живу…
Вот так запросто: покажу, ткну пальцем.
Нежный ужин. Полет воздуха за окном. Везде воздух. Его страшно вдыхать, а она — перебирает в пальцах.
Я чувствую, что срываюсь. Пока постепенно. Разбегаюсь.

Город тесен.
Как быстро это произошло — как будто в масштабе.
Электричка тесна.
Берег Финского залива, пляж «Ласковый». Дюны. «Лежа на спине лицом кверху». Шагает небо. Тучи перетекают в другое. Видно: море и небо. Шар, выкатившийся из воды и остановившийся у самого берега. Величие мокрого металла. Нет времени: я и тогда знал — это не в настоящем, это в воспоминаниях о нем. Я вижу все одновременно — что мне с этим делать?
Стук колес заглушал стихи. Не мне. И не пьяному контролеру.

Вечер в гостях — мучение. Не в силах обладать безраздельно, мы теряем вовсе. И это я тоже воплотил, воплощатель. Достаточно ведь обрывка фразы, потом — фотографии. И опять — масштаб.

Было утро утраты. Оно подарило тонкую нить терпенья. Разорвал.
Потому что — только сейчас. Кажется, что в этой секунде сосредоточено все — вся жизнь, все замыслы. Не исполнить ее — солгать. Дальше — только честность. И ходил вокруг своих слов, как вокруг станции метро — в ожидании. Что из них? Но пока — не утрата.

Тряхнул стариной сторож — новая ночь без сна. Два бокала. Честность болезненна. Стараемся без слов, глазами.

Случайное порой бессмысленно и глупо. Двое провожали друг друга до остановок автобусов противоположных направлений. Одновременно.

В гости по набережной, через мост. Ветер вырывал зонт. Есть нечто чарующее в совместном противостоянии. В гостях удивлены этому.
Выхватить момент из потока времени и вставить его в новую воображаемую раму: всего лишь один из многих походов в гости, нам не нужно через месяц расставаться, она не уедет к себе в Америку, каждый день мы опять будем решать, пойти куда-нибудь или же остаться дома. Немилосердная память превращает недавно воображаемое в данность воспоминаний.

Поездка куда-нибудь вместе — вот гениально тонкая репетиция расставания.

Продолжение 2

Сознание готово оперировать с абстракциями, но подсознание имеет дело лишь с данностями. Дорога на вокзал — уже другой город.
Возможность начать сначала, пост-бытие, послесмертие. Внешне отличимо лишь по величине сумки за плечами. Но уже все другое, уже — безраздельно.
И — новая ночь без сна, два бокала. Ожидание — уже другой город.

Этого утра еще не было. Поезд, крадучись, оставляет Петербург.
ТЕПЕРЬ ОДНИ. Болезненное ощущение полноты всего, болезнью и закончившееся. Болезнь начинается не от присутствия микробов, а от отсутствия иммунитета. Озноб в такт колесам — то проваливаясь в забытье, то выныривая на поверхность действительности. И — в один из них — Москва.

Невозможно точно указать тот момент, когда окончательно стемнело.
Скорей всего, солнце только еще зашло за дома, но на Арбате уже горели фонари. Отсутствие времени — другой город.
Роза, большая как предстоящий день, перешла из руки в руку. Арбат и — болтать по бульварам. Лабиринт переулков и кофеен. Блины с коньяком на обед. Протяженность вечера, параллельное время. Начало не отсчитано, а конец не рассчитываем. И — из потока времени, вставляя в новую воображаемую раму… Немилосердная память!

Квартира родственников. Последняя брачная ночь.
«Я тебя отворую…»

Дождь, дождь, дождь. Никуда, ниоткуда. Движение и действие умело маскируют остановку времени. Берем билет, напуганные. Внутри — репетиция, ход часов, но еще не представить.

В гостях. Алкоголь позволяет не репетировать — представлять. Не слишком ли играем роль?
— «Я тебя отворую…»
— «Тебе не трудно, ты еще слепишь!..»
И наутро, у каждого: может быть можно было взять нечто большее у этой ночи? Может мы не имели права так глупо ее терять? Или же вообще не имели права, если все это в силах закончиться? Закончиться так просто и тривиально — как не было.

Окончание

15 августа.
Утро у каждого свое. Твое — тревожно, мое — лишь похмельно. Завтрак: пиво и орешки, на ходу. Поток Тверской. Обратный отсчет времени — остается несколько часов. Мы уже не репетируем, мы уже — в этом, уже пугливо пробуем освоиться.
Часы убывают, как кофе в чашке.
Очень медленное небо.
Дорога на вокзал — уже другой город, мы уже не вместе, поэтому остается подозрение, что я провожал не тебя.
Обмен безделушками. Может и все это — только обмен безделушками?
Но почему же так больно?

Поезд тронул незаметно, исподтишка, издеваясь. Он разбегался.
И в то же мгновение над городом взмыл огромный шар, величие мокрого металла. Серый и холодный, он выкатился на берег, заслонив собой все небо. Миллионы таких шаров навернулись мне на глаза великолепным блеском мокрого металла.
Пошел дождь. Капли блестели на крышах удалявшихся вагонов.

17 июля я создал мир.
15 августа мой мир умер.