Шестерман выдохнул и толкнул дверь парадной.
Наружу вырвались клубы пара, он деликатно пропустил их вперед и шагнул в колкие зимние сумерки.
Утро только намекало на своё существование. Синеватый снег поскрипывал под плохонькими ботинками Шестермана – как-то суетливо и даже с некоторой брезгливостью.
Этот поспешный марш-бросок происходил каждый день ровно в 8.45, и тем был особенно противен. Становилось как-то слишком понятно, что ничего нельзя изменить – в мире, климате, распорядке дня… Вообще – в жизни.
Он подошел к машине и смахнул перчаткой снег с замка. Долго пытался вставить ключ. Потом грел его зажигалкой…
Боже, ну почему это происходит каждый день?
Наконец личинка нехотя провернулась, и Шестерман рухнул в холодное неудобное кресло. Стрелка часов подползала к девяти.
Стартер грустно проворачивал промерзший движок. Раза с четвертого стали появляться признаки жизни, и вскоре машина завелась. Шестерка – легенда советского автопрома. Мечта инженера. Фетиш, требующий больше внимания, чем женщина.
Он пошарил по карманам, нащупал пачку «Родопи» и закурил. Двигатель работал на подсосе, примерно 3 тысячи оборотов, и делать пока было совершенно нечего. Минут через 10 он прогреется, и можно ехать. Если это так называть.
Шестерман потер рукавом заиндевевшее стекло. Подышал на него и снова потер. Получилась маленькая дырочка, бойница для этой зимней битвы. Сквозь нее было видно боковое зеркало, кусочек улицы, сугроб под фонарем. Можно было потереть еще, но никаких новых видов не открылось бы. И Шестерман не стал.
Смотреть было не на что. Ни на улице, ни в его (Шестермана) «хрущовке», оборудованной провисшими бельевыми веревками в коридоре и тещей 58-го размера во всех комнатах. Казалось, не на что было смотреть и в его душе – слезящейся на ветру 90х душе старшего научного сотрудника Химико-Фармацевтического НИИ.
Он попытался подумать о своей жизни и не смог. Вспомнил только бабушку и ту однокурсницу-брюнетку с огромными глазами, которая отказала ему прямо перед защитой диплома. Дальше простиралась только «хрущевка» и НИИ …
Шестерман вздохнул, потушил «Родопи» и включил первую. Плохонькая резина зарылась в снег, Шестерка игриво вильнула тазом и выскочила из двора.
***
– Ирочка, принеси чаю, – прошамкал старик. – И не пускай к нам никого.
Призрачное существо, состоящее из тонкой нейлоновой блузки и черной юбки, по ширине напоминающей пояс, растворилось за дверью.
Сквозь стеклянную перегородку банковского офиса было видно, как внизу, в операционном зале, копошатся люди. Эта успокаивающая картина по своей сути напоминала аквариум. Одни рыбки считали, что они банковские клерки. Старались, суетились, вышколено улыбались. Другие представляли себя солидными клиентами известного банка, принесшими свои кровно заработанные денежки для сохранения и преумножения. На самом же деле, сквозь стекло аквариума за ними наблюдал уставший, нервный до изжоги старик, хозяин аквариума, принадлежащий к совершенно иной финансовой фауне. Впрочем, ему хватало мудрости понимать, что и он находится в каком-то еще большем аквариуме, и за ним самим наблюдает некто еще более сведущий в разведении рыбок. А за тем – еще один. И эта эволюционная цепочка ведет черт знает куда, так что лучше вовсе не думать об этом.
Старик наконец-то отвел взгляд от аквариума и повернулся к собеседнику.
– Слышал я, Шестипалый, проблемы у тебя в работе…
– Нет, что вы, никаких проблем! Зуб даю.
– Ты так, Шестипалый, с протезами останешься. Хе! Кхе!.. Ира! Сколько чай можно ждать?
– Да не, всё путём, я ж всё уладил, еще когда…
– Уладил?! – прошипел старик, – Да ты знаешь, сколько миллионов я из-за тебя потерял? Ты вот что… Решай свои вопросы и быстро! Поставщика твоего – химика из НИИ – убрать! Остальные покладистей будут.
– Как убрать? Так ведь я только всё…
– Шестипалый! – оборвал его старик. – Сгинь с глаз моих! Сегодня же с химиком разобраться! Иначе – следующим будешь. Ишь – думать они стали: убрать, не убрать… Рыбы тупые!
Шестипалый сгреб со стула пиджак и двинулся к выходу.
Проходя по операционному залу, он думал о рыбах. Мимо проплывали симпатичные операционистки, лоснящиеся менеджеры… Клиенты с распушенными хвостами проверяли свои депозиты. Охранники шевелили плавниками.
Шестипалый выдохнул и шагнул за автоматические стеклянные двери. Подошвы дорогих ботинок едва поскрипывали на вычищенных ступенях. Он подошел к машине и щелкнул брелком.
Зеркала раскрылись, будто прислушиваясь к звукам города. Он распахнул дверь и рухнул в кожаное кресло. Стрелка часов подползала к двенадцати.
Шестипалый пошарил по карманам, нащупал пачку «Ротманс» и закурил. Повернул ключ. Мерседесовский V12 деловито заурчал, как бы недовольный беспокойством.
Он смотрел в боковое окно, сквозь которое была видна улица и сугробы под фонарями. Можно было оглядеться и увидеть что-то еще, но Шестипалый не стал.
Смотреть было незачем. Он попытался подумать о своей жизни и не смог.
Поэтому вздохнул, выкинул недокуренный «Ротманс» и включил передачу. Игриво вильнув тазом, «шестисотый» унесся с парковки.
***
К гаражу он подъехал в три. Вышел из машины. Огляделся. Потом бросил брелок на капот. Достал из кармана связку ключей и открыл ворота.
Внутри стояла Шестерка. Он нежно погладил её по крыше. Порылся в карманах. Достал пачку «Ротманс», долго смотрел на неё и вдруг с яростью швырнул наружу. Потом нащупал пачку «Родопи» и закурил.
В полумраке привычно пахло сыростью и бензином. Огонек сигареты вспыхивал, как далекое окно где-то за городом.
Он вздохнул, закрыл изнутри ворота гаража и завел мотор.