[Газета «Вечерняя Одесса», 1997.09]
Алексей Максимович Горький не только написал «Мои университеты» — видимо, тоска по настоящему образованию все же преследовала его, и он, не желая другим своих «университетов», основал в Москве Литературный институт. Своеобразие мышления Горького таково, что институт остается и по сей день единственным подобным заведением в мире.
Дом Герцена на Тверском бульваре, 25, в чьих стенах обосновался новый ВУЗ, всегда был легендой. Поэтический ресторан, находившийся здесь когда-то, видел и Маяковского, и Есенина… Роман Булгакова, где дом этот под псевдонимом Дома Грибоедова принимал Бегемота с Коровьевым, еще более поэтизировал скромное желтое здание за чугунной оградой и зеленью деревьев. Впрочем, и сам институт остается для многих легендой — институт, в котором преподавали Розов, Светлов, Левитанский, институт, в котором учились Тендряков, Рубцов, Ахмадулина и не учились Бродский, Окуджава, Битов…
Действительно, чему нужно, а главное — чему можно научить писателя? Нужно ли вообще столько писателей, сколько выпускает Литинститут? И почему творческие люди, обычно стремящиеся к уединению, собираются под одной крышей? Наверное, однозначных ответов на все эти вопросы не существует, но порассуждать о них все же стоит.
Ректор Литературного института С. Н. Есин в предисловии к одинокому сборнику студентов и выпускников писал: «…как птицу видно по полету, по взмаху крыла, так по первой фразе всегда чувствуется и будущий писатель. Собственно говоря, вот этим распознаванием «крыла» и занимаемся мы в Литинституте.» Да, вроде бы так. Но количество графоманов в доме Герцена ничуть не уступает /в процентном соотношении/ количеству их за стенами писательского ВУЗа. Видимо, какие-то критерии или чутье иногда подводят мэтров, о чем, правда, говорится в упомянутом предисловии.
Остается также неясным, зачем вообще нужно это «распознавание»? То есть — зачем будущему писателю, если он действительно таковым является, еще один «отстойник», еще один искусственный шлюз на пути к своему читателю /тем более, что разнообразных препонов и так хватает/? Очевидно, мэтры хотят сами контролировать приход нового поколения в литературу, участвуя таким образом не только в ее настоящем, но и в ее будущем. Безусловно, преемственность и связь со старшим поколением необходимы — так испокон веков движется вся культура, она наследственна и индуктивна по сути своей. Но дело это отнюдь не публичное, — предполагающее исключительно личное общение, «глаза в глаза», и поэтому вряд ли под силу такому гарему молодых писателей. Впрочем, большинство из них и не стремится ничего взять от уходящего уже прекрасного поколения, не без основания видя задачу института в другом: некоторое признание, помощь в публикациях и т. п. Но и тут они ошибаются, ибо и этого не происходит.
Так для чего же все-таки живет на свете детище Алексея Максимыча? Скорее всего, наиболее ценно в нем именно общение с коллегами своего поколения, возможность увидеть и оценить достаточно широко представленную и весьма разнообразную литературную палитру. Человек с «широкими» взглядами, либо же никогда не видевший своих коллег, будет, конечно, изумлен и обрадован этому морю красок. Люди с более строгим вкусом и уже приобретенной избирательностью познакомятся здесь всего с несколькими действительно интересными коллегами и единомышленниками из других городов. Это, безусловно, много, но не для пяти лет жизни — завязать знакомство можно быстрее.
Впрочем, приходится еще и учиться… Чему можно научить писателя? Конечно же, нельзя научить писать. Во многих случаях обидно, что нельзя научить не писать. Но опыт еженедельных творческих семинаров показывает, что нужно учить еще и говорить — культурно и профессионально спорить о произведении, обсуждать литературные вопросы, — а это тоже является неотъемлемой частью писательской профессии. Поэтому многие семинары проводятся по принципу работы литобъединений. Некоторые, правда, превращаются в бенефисы именитого руководителя. Помимо семинаров — программа обычного филологического ВУЗа, что представляется едва ли не более важным, чем творческое общение, поскольку десять ошибок в небольшом диктанте, согласитесь, для писателя многовато. Да и вообще, — наплыв в литературу серостей, лишенных мало-мальски приличного кругозора, настораживает сегодня все сильнее.
Упомянув серый цвет, нельзя не вспомнить расположенное на улице Добролюбова студенческое общежитие — ассоциация однозначна. Вот уж где стоило бы побывать Бегемоту с Коровьевым — было бы чему поучиться. Грязное здание, в маленьких слабомебелированных комнатах которого живут по трое, располагает отнюдь не к творчеству, а к соответствующему обстановке образу жизни — какому-то полубомжовскому, пьяному. Последнее, впрочем, проистекает в лучших довлатовских традициях вознесенного на пьедестал абсурда. Легенды об этих феерических похождениях давно уже известны далеко за стенами Добролюбова. Хотя именно в общежитии, за стаканом крепкого напитка происходят самые горячие и откровенные литературные баталии, до глубокой ночи не прекращается творческий семинар, во многом превосходящий институтский.
Но в последнее время здание общежития, наполовину арендованное разнообразными сомнительными коммерческими структурами, стало терять статус некоего «острова свободы», все чаще превращаясь в арену отнюдь не поэтических стычек между молодыми гениями и их новыми соседями атлетического сложения. И если раньше песни, громкое чтение стихов в 3 часа ночи были естественны, как воздух, то теперь за это святое право приходится бороться. А больше в этом здании делать нечего — тусклый свет мрачных коридоров и лестниц плечистого сталинского дома навевает безысходную тоску и тихое помешательство. Вот уж воистину — «нехорошая квартира».
Так живет и работает единственный в мире Литературный институт и 700 будущих писателей из всех уголков бывшего Союза и ближайшего зарубежья. Легенды о доме Герцена переплетаются с действительностью, и уже никто — от студента до ректора — не знает точно, где истина, а где вымысел. Вспоминаются слова В. Тендрякова: «И если там в сортире вы прочтете начертанное вкривь и вкось: «Хер цена дому Герцена!», то не спешите возмущаться, ибо полностью это настенное откровение звучит так:
«Хер цена дому Герцена!»
Обычно заборные надписи плоски.
С этой согласен —
В. Маяковский.»
Действительно, — в любых оценках должно полагаться на свои чувства и знания, а не принимать написанное как данность.